Сон № 9 - Дэвид Митчелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я точно помню, что, когда мы сели за этот столик, на нем была пепельница.
– Извините. – Даймон наклоняется к Кофе. – Можно?
– Конечно.
– Огромное спасибо. Вечером перед концертом она принимает успокоительное, они одеваются, идут ужинать при свечах в шикарный ресторан, потом занимают свои места в первом ряду. Звучит тромбон. Ну, знаешь… – Даймон выпевает вступительные такты. – И она холодеет. Глаза как лед. Ногтями впивается ему в бедро. Ее бьет дрожь. Презрев приличия, он выводит ее из зала, пока у нее не началась истерика. В фойе она объясняет, в чем дело. Клянется могилой своих предков, что музыкант, играющий на оркестровых тарелках, – тот самый, кто ее изнасиловал.
Бархотка и Кофе вслушиваются в его рассказ.
– Да-да, я знаю, ты думаешь, почему они не обратились в полицию? В девяти случаях из десяти судья говорит, что женщина сама виновата, не надо было надевать короткую юбку и все такое, а насильник подписывает бланк с извинениями и выходит сухим из воды. В общем, она требует, чтобы он отомстил за ее поруганную честь, иначе она спрыгнет с крыши «Токио Хилтон». Ну, ты его знаешь. Он не дурак. Он тщательно готовится, добывает незарегистрированный пистолет с глушителем, покупает хирургические перчатки. Однажды вечером, пока оркестр исполняет Пятую симфонию Бетховена, он проникает в квартиру музыканта – тот живет один, со своей коллекцией кристаллов. То, что он там находит, подтверждает рассказ его жены. Порнораспечатки из интернета, садомазохистские прибамбасы, наручники, свисающие с потолка, изрядно потасканная надувная Мэрилин Монро. Он прячется под кроватью. Где-то после полуночи ударник возвращается, прослушивает автоответчик, принимает душ и ложится в постель. Мой приятель обожает драматические эффекты. «Даже монстру следует заглядывать под матрас!» Бахбахбах!
– Ничего себе.
– Это еще не все. Ох, зажигалка не работает. Секундочку…
Даймон наклоняется к Кофе, которая уже открывает свою фирменную сумочку.
– Ох, простите за беспокойство… огромное спасибо.
Она сама щелкает зажигалкой. Даймон прикуривает сигарету, а потом еще одну для меня. Я смущенно киваю.
– Месть – лучшее лекарство. Ты, наверное, помнишь заголовки в местных газетках: «Чей удар сразил ударника?» Но успех убийства целиком и полностью зависит от подготовки. У полиции нет никаких улик. Жена моего приятеля в считаные дни идет на поправку. Она снова преподает в школе для слепых. Выбрасывает видеоигры. Весной в Йокогаму приезжает оркестр «Сайто Кинэн»[58], и на этот раз она сама просит купить билеты в первый ряд. Все как в прошлый раз, только сейчас она счастлива. Совесть его не мучает – он всего лишь совершил акт правосудия, который должно было совершить государство, если бы полицейские были посообразительнее. Итак, они наряжаются, ужинают при свечах в шикарном ресторане и занимают свои места в первом ряду. Вступают струнные – и она холодеет. Глаза как лед. Дыхание прерывистое. Он думает, что у нее приступ, и выводит ее в фойе. «В чем дело?» – спрашивает он. «Второй виолончелист! Это он! Тот, кто меня изнасиловал!» – «Что?! А кого же я убил в прошлом году?» Она качает головой, будто он сошел с ума. «О чем ты? Второй виолончелист и есть тот самый насильник, клянусь могилой своих предков! Отомсти за мою поруганную честь, иначе я убью себя электрическим током».
– Невероятно! – ахает Кофе. – А он, типа, что?
Даймон оборачивается, Кофе закидывает ногу на ногу, и нас становится четверо.
– Пошел в полицию. Признался в убийстве музыканта. К тому времени, когда начался суд, она обвинила в изнасиловании девять разных мужчин, в том числе министра рыбной промышленности.
Бархотка в ужасе:
– Все это случилось на самом деле?
– Поверьте, – Даймон выпускает колечко дыма, – каждое слово – чистейшая правда.
Я иду к Санте сделать заказ, возвращаюсь к столику, а рука Даймона уже лежит на спинке стула Кофе.
– Типа… ага. – Кофе высовывает кончик языка между белых губ. – А вот и помощничек Санты.
Ее лицо в зефирном макияже.
Бархотка, шурша колготками, поворачивается ко мне, и Годзилла просыпается.
– Юдзу-кун говорит, что ты в музыкальном бизнесе?
Я вдыхаю аромат ее духов, увлаженный и подсоленный потом.
– А я сейчас подрабатываю моделью, снимаюсь для рекламы крупнейшей в Токио сети клиник пластической хирургии.
Она наклоняется ко мне со своей «Ларк слим» в ожидании огня, и Годзилла вздымает свою жуткую голову. Даймон подталкивает ко мне зажигалку. Лицо Бархотки сияет. И до этой минуты я весь вечер не вспоминал об Андзю.
Бархотка обвивает меня руками, и мы вписываемся в первый поворот, секундой позже, чем «Судзуки-950» Даймона. Мой «Ямаха-1000» встает на дыбы и рычит, набирая скорость. Залитый солнцем стадион, золотые трубы, гигантский дирижабль «Бриджстоун»; руки Бархотки мешают мне сосредоточиться. Даймон сшибает ряд пляшущих разграничительных конусов, и сквозь грохот слышен щенячий визг Кофе.
– Ну же, давай! – шепчет мне Бархотка, мне одному.
Шепот обнаженным призраком скользит по лабиринтам внутреннего уха. Я так же тверд и полон, как топливный бак «ямахи».
Кофе радостно восклицает:
– Лучше, чем в жизни! Вперед!
Даймон заходит на крутой вираж.
– Реальней, чем в жизни, – бормочет он.
Я гоню по той же полосе и в конце длинной прямой почти обхожу его, но Кофе смотрит на мой экран и подсказывает Даймону, где меня заблокировать.
– Ага, попался! – смеется она.
Я проезжаю по масляному пятну на скорости 180 км/ч, нас заносит – пальцы Бархотки впиваются в меня, заднее колесо обгоняет переднее, но мне удается удержать мотоцикл на дороге. Срезаем через зоопарк – краем глаза замечаю развевающиеся гривы бешено скачущих зебр. Кофе вынимает мобильник, вызванивающий американский гимн, отвечает на звонок и обстоятельно расписывает, где она и как замечательно проводит время. Я дерзко бросаю «ямаху» в длинный крутой вираж, подрезаю Даймона, и мы мчимся голова в голову.
– Миякэ, а ведь это такое же верное или дурацкое испытание мужественности, как и любое другое, согласен?
Опасливо кошусь на него:
– Да, наверное.
Он
